"The precious time of your existence exile is now to come..."
пятница, 13 марта 2015
Я тебя люблю.
Правда.
Совсем.
Правда.
Совсем.
Или нет. Последний год меня отучил.
Зато, теперь у меня есть цель. И я отдам за неё жизнь, ня.
Зато, теперь у меня есть цель. И я отдам за неё жизнь, ня.
четверг, 15 августа 2013
* * *
Вот и лето прошло,
Словно и не бывало.
На пригреве тепло.
Только этого мало.
Всё, что сбыться могло,
Мне, как лист пятипалый,
Прямо в руки легло.
Только этого мало.
Понапрасну ни зло,
Ни добро не пропало,
Всё горело светло.
Только этого мало.
Жизнь брала под крыло,
Берегла и спасала.
Мне и вправду везло.
Только этого мало.
Листьев не обожгло,
Веток не обломало...
День промыт, как стекло.
Только этого мало.
суббота, 08 июня 2013
А ещё месяц назад, в это самое время, я лежал в крымском лесу, дубы и сосны скрывали меня от людей и ветра, а небо было полно неестественно ярких звёзд. Это была моя первая ночь после смерти.
Этой весной я ехал в памятный Крым лишь с одной целью: умереть. И у меня получилось, внезапно. Из этого путешествия, куда более далёкого, чем на полторы тысячи километров, -- на ту сторону, я вернулся свободным. Удивительно, за долгие годы грязи, предательства, вины и сомнений, я уже почти забыл это чувство, будто срезали туго обвившую грудь колючую проволоку.
А реверс монеты в том, что за свободу приходится платить. Дорого. Но, как по-мне, честно.
Доброго утра.
понедельник, 22 апреля 2013
Знаешь, наверно, абсолютно равносильны во мне желания накинуть на твою шею петлю, так, что бы ты не могла вздохнуть без моей воли; прижать тебя к земле так, что бы ты не могла подняться до того, как я тебе позволю, и убить, изодрав в клочья, того, кто осмелится так поступить с тобой.
Ненависть. Злость. Невыносимая. Нетерпимая. Такая, которой я ждал очень долго. Теперь. Ведь у меня осталось немного времени, правда? Ведь успею? Успею. Обязан.
Через четырнадцать часов премьера, а я не помню свой финальный монолог, пью вино и читаю. Горит свеча.
четверг, 11 апреля 2013
Весна, теперь уже бесповоротно.
Небо, как же дорого я сейчас готов заплатить за единственный глоток свежего воздуха.
среда, 06 марта 2013
...что день пренадлежит тем, кто его встречает. Доброго утра!
пятница, 15 февраля 2013
Хотел
о ней написать, давно. За всю свою жизнь
я любил двоих женщин, потерял обоих. К
лучшему: эти потери учили гораздо,
неизмеримо большему, чем все сны и книги
вместе взятые.
Знаешь,
с прошлого года, каждое начало октября
для меня -- Время Свободы. Время, когда
я нашёл в себе силы (кого я обманываю:
сработали инстинкты), и разорвал оковы,
что чуть меня не потопили). С того времени
я стал использовать влюблённость. Ну,
сама ведь знаешь, что когда влюблён --
весь Мир становится иным. Весь Мир ярок.
И хочется жить...Так вот, я достаточно
цинично использовал это чувство. Вместо
того, что бы делиться им с теми, к кому
оно было, я держал его в себе. Видит Небо,
я делал всё, что бы о нём не узнали. И у
меня получалось. Когда чувство ослабевало
-- я встречался с ними, подкармливая его.
Затем вновь отходил в тень, творя, живя,
вспоминая. А потом вновь охотился на
чувства. Позже внезапно понял, что
вдохновение и желание жить можно найти
и в ином.
Сейчас
я никого не люблю, чему рад. Есть та, ради
которой я готов дойти до Края Мира, и,
видит Небо, ничто не сможет остановить
меня на этом пути. Есть те, ради которых
я не раздумывая пойду на убийство. Есть
те, ради которых я готов умереть. И есть
Судьба. Есть Филигрань, тонкая, незримая,
связывающая всех и вся нить. Та самая,
которая не даёт права на ошибку, если
ты стремишься к силе. Та самая, что
обязывает терпеть и молчать, если ты
хочешь большего. Та самая, которая
обязывает быть достойным.
А
ещё я, с самоотверженностью жреца
Забытого Бога предчувствую Весну. В
каждом вздохе. В каждом звуке. В ветре,
в небе, в земле. Свобода. Свобода и
предательство -- вот, что есть Весна.
\
пятница, 28 декабря 2012
И запомни. Пожалуйста, запомни. Никогда, никогда не спи с теми, кто тебя любит.
суббота, 24 ноября 2012
Время Памяти. Я однаю себе отчёт. Я знаю и помню.
И я почти успешно сопротивляюсь злобе и ненависти в себе. Потому что мой свет и огонь нужнее.
Что? Кому и для чего? Иди. Иди. Верить, и не задавать вопросов. Лишь так можно достигнуть Солнца. И я достигну. Во Имя.
вторник, 13 ноября 2012
Я неизлечимо болен.
Для людей это, почему-то, важно, что ты болеешь именно неизлечимой болезнью. Пусть это даже будет неизлечимый насморк. Пусть даже ты будешь чувствовать себя гораздо лучше тех миллионов, у которых колики, или мигрень. Но они вылечатся, а ты – нет. Поэтому ты на особом счету.
О моей болезни никто не знает.
Ну, возможно, кто-то догадывается. Но в этом вопросе догадка, скорее, означает “нет”, чем “да”. Потому что неприятно видеть неизлечимо больных и калек. Потому что каждый хочет (?) прожить долгую, счастливую жизнь. А для этого нужно: а) Прожить долго; б) Прожить счастливо; в) Что бы другие рядом с тобой жили долго и счастливо. Потому что если иначе – в голову лезут неподходящие мысли. И уже не то.
Поэтому и существует особая категория людей. “Инвалиды”. “С особыми потребностями”, да, но внутри мы всегда будем называть ин-валидами – “не-годными”. Закричать на симфоническом концерте? Закурить в трамвае? Отлить на площади? Уснуть посреди улицы? “Ну, это же инвалид, ему простительно...” ...он скоро умрёт, – мысленно добавляют самые честные. А нечестные это просто подразумевают. Они умрут, а мы – будем жить дальше, и всё вновь будет как положено.
Я неизлечимо болен. Они этого ещё не знают. А я – знаю. И особо сладкое чувство выбора у меня каждое утро: вновь поиграть в “работу”, или отправиться прыгать с зонтиком с деревьев? В магазин, ругаться, что до сих пор не привезли обои, или автостопом отправиться на край мира?
Для людей это, почему-то, важно, что ты болеешь именно неизлечимой болезнью. Пусть это даже будет неизлечимый насморк. Пусть даже ты будешь чувствовать себя гораздо лучше тех миллионов, у которых колики, или мигрень. Но они вылечатся, а ты – нет. Поэтому ты на особом счету.
О моей болезни никто не знает.
Ну, возможно, кто-то догадывается. Но в этом вопросе догадка, скорее, означает “нет”, чем “да”. Потому что неприятно видеть неизлечимо больных и калек. Потому что каждый хочет (?) прожить долгую, счастливую жизнь. А для этого нужно: а) Прожить долго; б) Прожить счастливо; в) Что бы другие рядом с тобой жили долго и счастливо. Потому что если иначе – в голову лезут неподходящие мысли. И уже не то.
Поэтому и существует особая категория людей. “Инвалиды”. “С особыми потребностями”, да, но внутри мы всегда будем называть ин-валидами – “не-годными”. Закричать на симфоническом концерте? Закурить в трамвае? Отлить на площади? Уснуть посреди улицы? “Ну, это же инвалид, ему простительно...” ...он скоро умрёт, – мысленно добавляют самые честные. А нечестные это просто подразумевают. Они умрут, а мы – будем жить дальше, и всё вновь будет как положено.
Я неизлечимо болен. Они этого ещё не знают. А я – знаю. И особо сладкое чувство выбора у меня каждое утро: вновь поиграть в “работу”, или отправиться прыгать с зонтиком с деревьев? В магазин, ругаться, что до сих пор не привезли обои, или автостопом отправиться на край мира?
вторник, 09 октября 2012
В этом году Лето окончилось за две недели до начала Осени. Лето, которое было особо сложным для меня, так как слишком ясным было осознание того, что вместе с концом студенчества наступает конец и свободе: больше у меня нет ни возможности поехать туда, тогда и на столько, как мне хочется, я не имею права не прийти на работу, занимаясь тем, чем хочу, в конце-концов, исполнять все ритуальные обязательства, связанные с определёнными местами. Однако, свобода – яд для творчества, верно? Но об этом позже.
После коблевского фестиваля-рейда “Art Maxima” и занятного путешествия автостопом в Одессу Лето текло размерено и незаметно. И однажды, глянув на календарь, не без удивления узнал, что до работы остаётся чуть больше недели, и если не выехать в ближайшие дни – свой шанс я упущу. Цель путешествия была известна: Коктебель, усадьба Максимилиана Волошина.
Как только решение ехать было принято, Мир дал свой ответ. Он стал всячески, самыми изощрёнными способами мне мешать. Начиная от абсолютно не вовремя начавшегося ремонта, заканчивая беспричинной температурой, возвращением в город людей, за встречу с которыми я бы в другое время не раздумывая отдал бы мизинец, и прочими штуками. Апогеем этой тщетной попытки Мира была сильнейшая гроза в ночь перед выездом. На рассвете, когда я выходил на трассу, всё-ещё моросил дождь. Дождь, Боб Дилан и дорога впереди. Разве могла в таких условиях волновать падающая с неба вода?
Первую попутку поймал минут через двадцать. Несмотря на весьма оживлённую трассу, не на шутку разошедшийся дождь делал своё дело. Водитель оказался альпинистом, и попутно дал несколько ценных советов касательно жития в Крыму, в частности: бояться там нужно не пресловутых ядовитых сколопендр, укус которых максимум – неприятен, а небольших серо-коричневых паучков, живущих в степной и прилегающих зонах, укус которого смертелен в большинстве случаев. Так, неожиданно быстро, меня доставили в нелюбимый Киев. Проехав через весь город, к одесской трассе, настроение поднялось ещё больше: дождь усиливался, и уже разросся до масштабов приличного ливня.
На выходе из города, по пути к уже привычной позиции, дождь уже стоял стеной. Через него я разглядел двух парней в дождевиках и с походными рюкзаками, пытающихся поймать машину прямо под знаком «парковка запрещена». Удивившись, я подошёл к ним и спросил, почему именно так. А они смотрят на меня странно, и отвечают что-то не по-нашински. Оказалось, это двое французских студентов, объездивших стопом всю Европу. Их довезли до Киева, и теперь они ловили машину в Одессу, что бы потом ехать на Кишинев, и дальше, домой. Ни русского, ни украинского не знают вообще и в принципе. От предложенных Судьбою дорог отказываться суть расточительство, так что взялся я сопровождать их до Одессы. Весело было. Я кормил их салом, они меня – виноградом. Изъяснялись на ломаном английском (привет моему синдрому «английской собаки»: иногда хотелось плюнуть, и на листке написать то, что хотел сказать). Один из них оказался, к слову, почти коллегой: фольклористом, изучающим бретонский эпос. Феерическое ощущение, когда с иностранцем, с которым почти не можешь изъясняться, поёшь известные обеим песни, шагая по трассе под ливнем. Так, было перепето изрядное количество любимого Три Янна, и я впервые в живую слышал бретонскую речь (всё-таки, шикарный язык: слова звучат как «дин-дон, тиридон, тан-тан дира дон-дон-дон», а в переводе означают что-то вроде «смерть французским псам, всех до единого их, гадов, мы перерубим и раскидаем их останки по их земле»).
Так, либо иначе, но вскоре мы поймали ещё одну машину. Водитель оказался весёлым бизнесменом, едущим в Кишинёв заключать контракт, и взялся довезти до Одессы. Узнав, что двое моих товарищей иностранцы, тут же бросился с ними налаживать международные связи, что было не менее весело, так как английский он знал ещё хуже меня. Но, в целом, разговор складывался. Тогда же я стал свидетелем невероятного зрелища: мы вырвались из-под пелены дождя. Описать всё это величие сложно, но я постараюсь.
Вокруг – степь. Ровная, прямая трасса вперёд. Дождь хлещет с фиолетово-серого неба, вокруг сверкают молнии. И вдруг, впереди показывается просвет, клочок ясного неба. Через некоторое время мы достигаем его, и оказываемся на самой границе дождя: сзади нас бушует буря, а впереди – сухой асфальт. Ещё пол минуты, и мы едем под тёплым летним Солнцем, вокруг подсолнечники и пшеница. Только когда оглядываешься назад вспоминаешь, что совсем недавно был в том бушующем безумстве.
Нас с французами накормили в каком-то придорожном ресторане (к тому времени уже стемнело), меня высадили на развилке перед Одессой, а французов повезли дальше, в город. Господа Зрители, я, должно быть, впервые настолько сильно и искренне радовался отсутствию дождя. Я там же, на обочине переоделся в сухую одежду, мокрую сложил в пакет, и был просто счастлив от того, что мне сухо, что не идёт дождь, я согрет и сыт. Я пошёл искать позицию, которая оказалась достаточно близко, за заправкой.
Я стоял за заправкой, под фонарём, на широкой обочине. Мне оставался последний кусок дороги на сегодня (в Николаеве меня ждали друзья, ночлег в тёплой и сухой постели и стакан-другой портвейна). На душе было абсолютное спокойствие: рядом было поле и лесополоса, где можно было залечь на ночлег, если что. Но с каждой сигаретой спокойствие умалялось. Машины останавливались часто, но все ехали в город. Чуя неладное, я сориентировался по карте и крякнул. Я был абсолютно не на той трассе, которая мне нужна: из Киева в Николаев едут другим путём, а из Одессы – по-прямой, минуя объездную. И время около 23.
Почесав бороду и порывшись в рюкзаке, мне попался неприкосновенный запас сухого топлива. Идея была проста и блестяща: я выложил из горящих таблеток спирта на дороге линию. Ветер от проезжающих машин только раздумал их, и смотрелось это просто фантастически. Действительно, машин стало останавливаться куда больше. Минут через 10 я уже ехал в сторону города. Как оказалось, провезли меня всего три километра. Ситуация ухудшилась ещё больше: вместо потенциально хорошей позиции рядом с заправкой, фонарём и полем, я попал на городскую окраину. Улицы тёмные, дорога узкая, постоянно вниз. Хорошо хоть что людей не было, но и машины так же кончились.
Мрачно, удручённо я бреду по тёмной улице, ругаясь на Небо и на всё, на что можно ругаться. И в миг, когда мои жалобы на судьбу и всё происходящее достигли кульминации, я вдруг провалился в открытый канализационный люк. На то, что бы осознать, что я не сломал ни рук, ни ног, меня не проткнуло железными штырями, мне понадобилось четыре секунды. Выбравшись из дыры, я был вновь счастлив как младенец. Богом забытое место? Да ладно, зато у меня одежда сухая. Долгая дорога впереди? Да ладно, зато я ходить могу. Сбился с графика и задерживаюсь? Ну и что, зато живой. Так, размышляя подобным образом, я остановил первую же попавшуюся фуру, которая довезла меня аккурат до уже знакомой мне трассы на Николаев.
Позиция там просто шикарна: большая заправка, тех. обслуживание, четырёх полосная трасса с огромной обочиной, фонари вдоль дороги на триста метров вперёд, и всё-же я умудрился там застрять. Я танцевал на дороге, я жёг сухой спирт, я подходил к водителям на заправке – всё без толку. Но прошлых ошибок я уже не повторял, и даже мысли о том, что что-то неправильно, или не так, как я хочу у меня не возникало.
В итоге, меня подобрал дальнобойщик около часу ночи. Не смотря на все мои старания, ближе к концу пути я всё-таки задремал, за что мне стыдно до сих пор. Но что интересно, я точно помнил как мы ехали сквозь средневековые руины. Я удивился, откуда им там взяться? И только когда продрал глаза понял, что это были деревья в лучах фар.
В общем, до Николаева я добрался, и вскоре встретился с товарищами. И первой новостью, которой меня они обрадовали, было то, что вписка обломалась, и до утра придётся бродить по городу, что мы и сделали. Ну, как сделали, они бродили, а я спал на ходу. На рассвете друзья удалились в магазин, оставив меня в каком-то дворе на лавочке. Сперва я спал и там, пока не почувствовал, что меня кто-то грызёт. Смотрю: дворняга, крупная такая, смотрит грустно-грустно, и грызёт меня за ногу, осторожненько так, не кусая всерьёз. Я попытался её убрать, отогнать, но как только я садился на лавочку, она вновь продолжала грызть мои ноги. В итоге, спросонный я забрался на растущий рядом орех, где и уснул, где меня и нашли друзья.
Часам к 9 утра предоставилась обещанная вписка. Дома у рыжей одиннадцатиклассницы. Захожу я к ней, значит, иду в душ (наконец-то!), выхожу в одних трусах, уваливаюсь на кровать – не спится. Зову её, в императивной форме прошу лечь рядом, обнимаю её и...засыпаю. Через пару часов, когда проснулся, она была невероятно рассержена и зла. 
Так, либо иначе, на заканчивающиеся деньги (у меня порядка 10 гривен (1.2$)) оставалось, я купил кило ячневой крупы, добрался до трассы на Херсон и стал ловить машину. Машина не ловилась, и тут же, на ходу, был придуман ещё один трикс: моя чёрно-зелёная бандана была повязана на палку и использована как флаг. Говоря откровенно, я не уверен что этот способ достаточно эффективен, и что больше водителей заинтересуются ярким флагом, чем испугаются безумца, скачущего и машущего палкой с тряпкой, но так определённо веселее. Да и в последующем, палка отлично использовалась как походный посох.
Меня подобрал старый, на последнем издыхании камаз с двумя мужиками. Мужики были весёлыми, столько матов на одну единицу времени я ещё не слышал никогда. И таких. Короче, лексический запас пополнился, да. От них же и узнал, что стоял я на объездной дороге, и что в Херсон ведёт другая дорога, до которой меня и довезли.
Красота вокруг была необыкновенная. Вокруг: подсолнечные поля. Ясное, тёплое Солнце (до чего же я был счастлив и рад именно этому теплу, после суток, проведённых в дожде!), удачная позиция. Но, не смотря на это, машины не останавливались. Прошёл час. Во мне стало нарастать отчаянье. При том, что причин для того не было абсолютно: спешить мне было уже некуда, и даже если бы я застрял до ночи, я спокойно мог бы переночевать в подсолнухах. Что бы хоть как-то справится с этим иррациональным чувством, около получаса я брёл по обочине и горланил песни. Помогло. Вскоре, остановилась машина.
Водитель, не здороваясь, и не называя своего имени, сходу стал выкладывать свои проблемы. Проблемы заключались в жене, живущей в Херсоне, и любовнице из Севастополя. Хорошая и та и та, но с одной – сын, а с другой – любовь. Ну, как обычно. А довёз меня он до выезда из Херсона.
Место там просто великолепное. Сам город расположен на правом берегу Днепра, мосты через реку просто огромны. Меня высадили прямо за этим мостом; позади были ряды жёлтых высоких фонарей, впереди – трасса, с рощей по обе стороны. Рядом же была уютная остановка. Вечерело, до сумерек оставалось менее получаса. Я попытался поймать машину, но очень скоро понял, что нужно готовиться к ночлегу. Всё необходимое (спальник да таблетка сухого спирта) у меня было, сухостоя было достаточно. Проблема оказалась в другом. Те самые рощицы по краям трассы – плавни. Земля была мокрая настолько, что и речи быть не могло ложиться на неё. К тому времени сгустились невероятные сумерки. Ультрамариновое небо, темнота вокруг и дорога, ведущая вперёд...видения этого слишком долго и давно жили во мне. Избавившись от последней усталости и желания спать, я пошёл вдоль трассы.
Целью были яркие огни у горизонта. Честно говоря, я так и не узнал, были ли то фонари, заправка, или просто поток машин: пройдя минут двадцать, я от скуки поднял руку, и первая же легковушка остановилась. Пара из Питера ехала в Крым отдыхать. Обрадовался, так как по моим подсчётам до Симферополя бы мы добрались где-то к рассвету, а там уже...ну, об этом позже.
Пара была интересная. Правда, речь ужасная, московская какая-то. И был бы переезд от Херсона в Симферополь ничем не примечателен, если бы не дорога. Дорога была кошмарной. Узкая двухполоска, почти без разметки, об освещении (а было уже около одиннадцати) я и вовсе молчу. Края дороги были искрошены, повсюду ямы и выбоины. Было весело. И мы чуть не умерли. Дело было как: впереди нас ехала одна легковушка и две фуры. Встречка была пустой; мы пошли на обгон. Обходим легковушку, одну фуру, – на встречной появляется машина, – вторую фуру, и внезапно оказывается, что впереди этой фуры была ещё одна машина, обогнать которую мы уже не успевали. А машина на встречной всё ближе. В общем, единственная причина, по которой я сейчас пишу, дышу и пью чай – водители фур быстро сориентировались, расступились и дали нам въехать между ними. Тем временем, в машине повисло молчание, все в изуме. Тишину прерывает парень-водитель, словами: “Ну, зато взбодрились”.
С ними дальше доехали до предместья Симферополя, где возле парка (наверное парка) меня высадили. Немного неожиданно, так как рассчитывал с ними добраться до самого города, но...тоже хорошо. Было около 4 утра, небо на востоке только начинало светлеть. Первой здравой мыслью было заночевать где-нибудь в кустах, так как спать уже хотелось, и очень сильно, и продолжить путь. Прошёлся я немного вглубь парка, подыскивая место. Слышу, впереди меня: шум, гамор, крики. Компашка гопников весело бродила в округе. Ну, гопники – это такое, не полезут в кусты – не заметят. Тихо пошёл дальше, как вдруг из тени поворота вынырнули два милиционера. С этим было уже хуже: гопники, они не факт что подойдут, а если подойдут – не факт, что козлами окажутся. А эти и подойдут, и наедут. В общем, от идеи ночёвки в парке пришлось отказаться, и я так же тихо вышел на трассу; пошёл в сторону города.
Минут через двадцать ходьбы и поисков подходящего места для отдыха, я подошёл к белому бетонному забору, за которым была железная дорога; вокруг росли акации и ивы. Отыскав круг из деревьев, не долго размышляя, в него и лёг. Были ранние рассветные сумерки, слева от меня – оживлённая трасса и тротуар, по которому (всего в сорока метрах) ходили ранние прохожие, справа – забор, за которым гудели поезда. Высокая трава и низкие ветви акаций скрывали меня, и, несмотря на беспокойство (всё-таки я был уже в городской черте), чувство единства с Миром было неописуемым. Так, я провалился в сон на пару часов. Когда встал – было уже светло, около половины седьмого. Отдохнул, нужно продолжать путь дальше.
Через минут 15 попыток поймать машину махнул рукой на эту затею, и пошёл на остановку троллейбуса. И не прогадал: он довёз меня пряма к вокзалу, столь знакомому и уже почти родному.
А там я встретил Ангела. Правда. Раньше я не особо в них верил. Но она действительно Ангел. Подошла ко мне сама, когда я сидел возле макдональдза и перебирал рюкзак. “Можно с вами поговорить?” Черноволосая женщина, на вид – около 30-35 лет (нет; мне невыносимо сложно говорить о её возрасте: настолько красивого лица я ещё никогда не видел. Красивого, и измождённого. Казалось, что как только она станет счастливой, все её морщины исчезнут, а глаза засияют вновь). Она сбежала от мужа, не в силах вынести его очеловеченности. Откуда-то из России. Добралась до Крыма, он её каким-то образом нашёл. Но вскоре она вновь сбежала, оставив все деньги и вещи. Несколько недель бродила по Крыму, живя с бродягами и бомжами, помогая им, чем было возможно. Она рассказывала невероятные вещи. Вскоре, она улетела по своим делам, а я, ещё некоторое время побродив по окрестностям вокзала, встретив насколько отражений, уехал на троллейбусе (49-м, да) в сочащееся болью и памятью Марьино. Совладать с этим шквалом чувств я не смог. Невыносимая обречённость, подавленность и уныние, неверие в верность любого пути, и в возможность его прохождения.
Кое-как переведя дух, я вышел из города и удивительно быстро поймал машину. За рулём был весёлый водитель-ракетчик, объездивший пол-мира. А потом...а потом начались горы! Хей, сотню раз правый Заратустра не лгал, говоря что они исцеляют любую печаль, приумножая одиночество! От было хандры не осталось и следа (ну, почти). Окончательно она исчезла, когда меня уже высадили у въезда в Алушту, и я впервые за слишком долгое время вдохнул воздух, который грёзится мне в заветнейших мечтах. Развеселившись, я осмотрелся и причувствовался. Хотелось есть. Из еды у меня был только килограмм ячки, а разводить костёр и возиться с готовкой не хотелось. Моё внимание привлекла находившаяся рядом лесополоса. Я зашёл в неё, и обомлел от радости: виноградник! С огромным, синим виноградом! Притих. Прислушался. Присмотрелся, в поиске сторожей. Виноградник был пуст, вокруг – ни единого человека. Думая, как же беспечно оставлять свой урожай вот так вот на произвол судьбы, я перебирался через небольшой овражек, и наконец дошёл до цели. И в ту же секунду меня оглушил своим криком...осёл, привязанный в паре метров от меня. Кое как успокоив его, я сорвал пару гроздей винограда и спустился по склону вниз, передохнуть и позавтракать. Отдохнув, побрёл искать выезд из города и какой-нибудь источник воды. Воды не оказалось, пришлось покупать, вместе с буханкой хлеба и маленькой солонкой. В итоге, у меня оставалось ровно 2,50 гривны на метро (которые я, к слову, так и не потратил).
Из города выезжал весело. В поисках удобной позиции прошёл, наверно, километра полтора. А потом ещё пол. А потом ещё, всё дальше поднимаясь по серпантину. Когда я был уже готов возвращаться на изначальное место, где, возможно, и не все машины едут в сторону Судака, но зато местность ровная, и есть где остановиться, меня подобрал водитель старенькой, бывалой нивы. А дальше – часа полтора великолепной поездки по серпантину со скоростью 20-40 км\час. Мало того, что на горной дороге особо не разгонишься, так ещё и постоянные проблемы с еле катящимися автобусами и грузовиками, и невозможностью их обогнать. В конце-концов, меня высадили около маяка, километрах в 30 от Судака, на обрыве. Ну, точнее, обрыв был в метрах десяти от дороги, и вид оттуда открывался просто шикарный!
Налюбовавшись вдоволь, поборов желание полазить по окресным холмам, вернулся к трассе ловить машину. И где-то через минут двадцать останавливается рядом со мной оранжевый жук. Первое, что бросается в глаза: он полностью забит вещами. Полностью. Второе – из-за руля выбирается рыжая женщина лет за сорок, в круглых тёмных очках, оранжевой одежде и, если не путаю, банданой с пацификом. Чего-то бормоча, она начинает распихивать вещи с переднего сидения назад. Сзади слышится детский голос. Как выяснилось, она – хиппи старой закалки, ролевик, геймер и системный администратор. По её словам, наезженный стопом километраж она перестала считать после второго экватора. Человек чрезвычайно идейный и...трушный же. А сын у неё ужасный. Никогда не видел настолько балованных и невоспитанных детей. Слуагов на него нет. Ну, так вот, ехали они в Керчь, собирались на пару часов заехать в Судак, а дальше как-раз через Коктебель. Возможности попасть в город, с которым настолько много связанно я несказанно обрадовался. Тем временем, дорога становилась ещё хуже, и ещё красивее.
В Судаке мы оставили машину в одном из парков, моя попутчица повела сына в парк аттракционов, а я пошёл бродить. Что бы осмотреться забрался на холм с каменной вершиной (кто когда-нибудь был в Судаке – поймёт, он там почти что в центре города), и, конечно-же, большинство взоров были обращены на север, в поисках Ведьминой Горы. Когда-то давно, 11 лет назад, я был знаком с той Горой, она действительно волшебна. Но так и не смог на неё подняться, однако дал слово, что однажды сделаю это. К моему большому удивлению, найти взглядом Гору я не смог. Однако, списав это на неудачный ракурс, отправился напрямую к виноградникам под Горой.
По дороге на меня практически внезапно обрушилась ужасная жажда. А вода-то осталась в машине. Зашёл в первый попавшийся ресторан, попросил стакан воды. А воду мне вынесла отражение Журавля. Я обомлел. И её взгляд...у меня было чувство, что она узнала меня. Пусть на мгновенье, но узнала. Или, мне просто этого очень хотелось. Естественно, не напившись всего одним стаканом воды, я неожиданно для себя утолил другую, ещё больше терзавшую меня жажду...И отправился дальше.
Как только я вошёл на территорию окружающих Гору и виноградники оврагов, почувствовал яркий и чёткий приказ: “Ешь”. Рядом рос куст с какими-то чёрными ягодами. Видел их впервые, понятия не имею что это могло быть. Но, как и полагалось, съел сорок девять штук и отправился дальше. Ещё несколько вступительных действий, вроде переложить камень с одного места на другое, или напоить цветок десятью каплями крови были исполнены, и я всё-таки добрался до виноградников. Вдалеке неспешно бродил смотритель на ослике. Я пошёл вдоль рядов с лозой, в поисках Горы, но так и не нашёл. На все мои вопросы Она молчала. Со смехом я спустился в город, прошёлся до автовокзала, нашёл уже знакомую улицу (Рыкова, 9), встретился с новыми жильцами (в принципе, мало что изменилось) и прошёл по полузнакомой дороге...к строительному забору. На бывшем пустыре строили многоэтажку, через которую больше нельзя было пройти к виноградникам. Но важнее другое: именно с того места я увидел Ведьмину Гору: поросший лесом холм с голой каменной вершиной. Была она там же, где я и понял. Почему её не было видно раньше – я не имел понятия. Тем не менее, отправился искать к ней дорогу.
Почти успешно; время, когда я должен был возвращаться к машине почти наступило, и до Горы я так и не дошёл. Вернувшись, узнал, что планы изменились. Оказывается, женщина с ребёнком решили ночевать на мысе Меганом (это на пол пути от Судака в Коктебель) и отправиться в дорогу следующим утром; у меня был выбор: оставить их, и добираться до Коктебеля дальше, или же ехать с ними, теряя одну ночь. Терзаясь сомнениями, я выбрал второй вариант. и ночь, как оказалось, ни на каплю я не упустил.
Сам Меганом – не настолько уж и зрелищное место, дорога к нему была гораздо красивее. Да и стемнело очень быстро, так что побродить по окрестностям не вышло. Зато я смог слиться с Морем так тесно и близко, как никогда ранее. Хоть до этого чуть было не убился на скользких камнях, укрывающих берег и дно.
Вечером же меня кормили в какой-то забегаловке. За соседним столом сидела группка ролевиков (тогда как раз была вторая часть судакского фестиваля), в козаче-кочевнической одежде. Весело, одного из них тоже звали Лисом. Всякий раз вздрагивал, когда его окликали.
Ночевал под открытым небом, под Звёздами. Женщина с ребёнком спали в машине, палатку не ставили. Невероятное чувство: ночной пляж, шум прибоя, бриз и звёзды.
Проснулся от света и возни вокруг. Жарили оладьи на примусе. Вкусно. Достаточно быстро собравшись, выехали в Коктебель. Тем временем, у женщины с ребёнком вновь изменились планы, и в Керчь они уже не ехали, однако своё обещание сдержали. До усадьбы Волошина шли вместе.
Сам Коктебель мне не понравился. Ужасный, застроенный, невыносимо людный посёлок, с невероятными толпами приезжих. Единственное, что действительно завораживало – пейзажи, знакомые по волошинским акварелям. Дорогу к усадьбе нашли не без труда, тем временем собирался дождь.
И вот она, формальная цель моего путешествия. Место, в которое я искренне мечтал попасть на протяжении двух лет. Та самая усадьба Волошина, в которой он провёл большую часть жизни. Которую всегда считал домом. Домом, в котором перебывала большая часть поэтов серебреного века. Домом, в котором во время гражданской войны, сперва находили приют красные, затем белые, а после все вместе, вступая в диспуты и полемику. У самих ворот стоит касса, уверенно подхожу к ней. Широко улыбаюсь кассирше, говорю ей о том, что я путешественник, приехал с далёкого севера Украины, что Волошин – мой любимый поэт, и я проехал около полутора тысяч километров что бы попасть в это место, но у меня совсем нет денег, можно мне пройти без билета?
Господа Зрители, говоря честно, я ожидал любого поворота событий. Но я даже предположить не мог, что мне откажут. Я опешил. “Да вы не понимаете!” Путешественник, любимый поэт, полторы тысячи километров автостопом, ну?! А вот хрен там. Отошёл в сторонку, посидел на лавочке. Отступать было нельзя. Нашёл одну из работниц музея, объяснил ей ситуацию. Оказалась вполне вменяемая, посоветовала обратиться к директорше музея. Директорши на месте не оказалось, когда приедет на работу – не известно. Не имея чего терять, вернулся к кассе. Ещё раз попросил пустить меня без билета. Кассирша молча набрала директоршу и дала мне трубку. Я собрал в кулак всё своё обояние и вю свою влиятельность, которой, как оказалось, не хватило что бы преодолеть один из самых железных аргументов за всю историю риторики.
“Здравствуйте, я путешественник, из Чернигова...” – “И чо?”. “Волошин – мой любимый поэт, я два года мечтал попасть в его усадьбу...” – “И чо?” И так далее. На третьем “и чо?” у меня уже сдали нервы, я буквально прошипел со злобой: “Да пропустите же вы меня, исполните мечту”, на что получил отстранённым тоном посланное сочувствие своему поколению, которое тратит деньги на пиво и сигареты, вместо духовных ценностей, в ответ я посочувствовал самой директрисе, предполагая, что в последнее время ей встречались очень злые люди, раз она такого о них мнения, на том и попрощались.
Сижу я на лавочке перед усадьбой. Разглядываю то флигель, то акации вокруг, то людей, заходящих и выходящих из музея. И, внезапно, до меня доходит вся поразительная ирония происходящего. Бродягу не пускают в дом бродяги! Искренне рассмеявшись и развеселившись, я пожелал всего доброго кассирше и прочим работникам, и с лёгким сердцем вышел оттуда. Честно, я узнал куда больше, чем смог бы почерпнуть из сотен экскурсий и часов, проведённых в том доме. Но ещё больше мне рассказали окрестные дороги.
Тучи сгущались плотнее. Выехали из Коктебеля мы уже под небольшой, но дождь. Женщина согласилась довезти меня до Судака; туда дождь ещё не добрался. Попрощавшись с ней, я отправился ловить машину. Ведьмина Гора была отлично видна с того места, где я стоял, я слишком отчётливо слышал её голос. А убеждала она меня вернуться, подняться и на ней провести ночь (при том, что было ещё около начала четвёртого). Вскоре я поймал машину, которая довезла меня до посёлка Рыбачьего (около 10 км от Судака в сторону Алушты). И вот там вот я застрял часа на два. Начался дождь. В близлежащей забегаловке на остановке попросил пару пакетов, укрыть рюкзак. Встретил старую-старую татарку, которая пыталась мне рассказать о дороге в Симферополь. А ещё через часа пол разговорился с водителем на стоянке, который объяснил, что большинство машин едут в Симферополь от Судака. Долго ловил я машину. Зато нашёл дерево с миндальными орешками, наелся. В конце-концов, случайно остановил таксиста. Махнул ему, мол, нет денег, случайно, а он всё-равно подобрал. Ехать с ним было то ещё веселье, явно чувствовался стаж профессионала: скорость он на поворотах почти не сбавлял, умудряясь вписываться практически в невероятные виражи. Было круто.
Каким же радостным, злобным весельем для меня оказалось первое, что я увидел, выйдя из машины: Ведьмина Гора. Стоит сказать, было тогда уже около 17. При том, что темнело примерно к восьми часам, и было нужно ещё часа пол что бы добраться до Горы (а то, что в случае чего ночевать мне пришлось бы на Горе – уже не обсуждалось), найти подходящее место для ночлега и выкопать яму для дакотского костра (в Крыму было введено чрезвычайное положение в связи с пожароопасностью, и костры разводить было запрещено), времени на то что бы поймать машину оставалось всё меньше.
Сориентировавшись по карте, я потопал по нужной мне дороге в поисках хорошей позиции. Топал долго. Встретил собратьев по цеху – специфического вида толпу панков. Ехали кто откуда и кто куда. В итоге, остановился напротив очередной стоящей на обочине машины с объявлением о сдаче квартиры. И застрял там ещё на час. Всё это время Ведьмина Гора была рядом, не желая меня отпускать. За то время, пока стоял, раззнакомился с стоящими напротив воротилами. Хорошая себе такая, крымская мафия. Узнав, что я историк, хлопком ладони по спине выдвинули вперёд одного татарина, с указанием, мол, вот, прямой праправнук Чингиз-хана. Окончательно их доверие я завоевал подтвердив это (кстати, вполне правомерно), так как изначально монголы были достаточно таки маленьким народцем.
Так вот, подобрал меня какой-то мужик. Радостный такой, улыбается. Расспрашивает, мол, куда едешь? В Симферополь? О, так я тоже туда. А сам откуда? А денег на бензин подкинешь немного? Я ему честно ответил, что денег нет, путешественник, могу хлебом поделиться. Мужик сразу помрачнел, насупился, всю оставшуюся дорогу молчал. Довёз меня до той самой развилки на Феодосию и высадил. Ну, и на том спасибо.
А высадил он меня в великолепном месте. Первое что я увидел, было необычайной синевы озеро, с трёх сторон окруженное лесистыми холмами. Настоящий, густой, лиственный лес! И, судя по всему, людей там не было, что вполне себе давало возможность там заночевать, что было ещё более актуально в то время: около 19 часов. До Симферополя было полтора часа езды, а дальше – или оставаться на ночь на вокзале, или пытаться ехать до последнего, что почти гарантировано означало ещё одну ночь в пригороде. Выбор между прекрасным, безлюдным лесом и городской окраиной был очевиден, но настроение было отличное, остатки воды были мною торжественно выпиты по случаю освобождения от Ведьминой Горы (она мне, конечно, дорога и памятна, но поднимусь на неё я не раньше и не позже, чем захочу сам), а тело отдохнувшим и затёкшим от долгого стояния на месте и сидения в машине, поэтому решил пройтись по трассе.
Шёл я, радуясь всему вокруг, пока не добрёл до вывески: “Древний храм I”. И стрелка прямо. Удивился, пошёл дальше. Где-то через километра два ещё одна вывеска: “Храм I-го ст. н. э. – 1 км.” Первого столетия? Удивился ещё больше. Вспомнил курс истории христианства. Христиане в то время в Крыму уже были, но о сохранившихся храмах я не слышал. Любопытство и профессиональная гордость пересилили, да и километр-другой для бешеной собаки не крюк, так что пошёл искать этот самый храм.
По указанию зашёл в посёлок. Не без особого труда нашёл нужный дворик, уже в сумерках. Небольшой, в римо-католическом стиле храм, вокруг в самом разгаре стройка и ни души. Я прошёл дальше вглубь двора, и встретил женщину, очень красивую татарку. Поздоровался, и тут заметил...колодец! Все остальные мысли были тут же выброшены; “я путешественник, можно у вас попить воды?” были выпалены на одном дыхании. Как я пил ту воду. Холодную. Чистую. Вкусную. И много. Последний факт делал её ещё более ценной: не нужно было считать глотки, полоскать рот, пить по паре капель, можно было просто пить, и пить, и пить. Выпил я там чуть больше литра (две своих кружки), и ещё в бутылку про запас набрал. И только тогда смог, собственно, говорить. В то же время заметил, что вокруг были уже достаточно густые сумерки, и если бы я в тот же миг пошёл обратно к лесу у озера, пришёл бы туда уже к глубокой темноте. Спросил, нельзя ли остаться у них на ночлег, женщина улыбнулась и сказала спросить у настоятеля.
Какие у него глаза. Добрые. И как же стыдно в них было смотреть. Он разрешил и отправил меня есть. Не смотря на пост, еды с трапезы оставалась целая куча, да такой вкусненной, что наелся досыта. Поужинав, пошёл расспрашивать чем бы я мог помочь. Тут же нашлась и работа: около десятка тамошних работников разгружали машину с ракушечником. Нашли мне перчатки, и стал я им помогать. Господа Зрители, вот вы могли себе представить рабочих, которые не матерятся? Так вот, они существуют. И работать с ними были действительно здорово. А ещё я пил молоко. Одна из сестричек принесла нам чашки с чем-то. Штука в том, что я его никогда и не в каком виде не пил, у меня организм его не принимает. Но было вкусно.
А потом, после послушания, нас опять кормили. А потом было правило в церкви. А после священник рассказывал мне историю этого храма. Оказалось, храм действительно первого столетия, был построен беглыми греками. Позже, в 8м веке над старым храмом воздвигли новый, который был разрушен татарами. В 18 веке, когда Крым был завоёван Российской империей, храм снова отстроили, на развалинах предыдущего. И был постепенно заброшен и разрушен к двадцатому веку, что и спасло его от большевиков, которые о храме просто не знали. И вот, лет пять назад этот настоятель пришёл с несколькими соратниками и потихоньку его восстанавливают.
Сам древний храм (небольшая часовенка полтора на полтора метра) находится за царскими вратами (впервые в жизни там побыл). Чувства там – просто неописуемые, благодатное место. Сложно говорить об этом.
А после меня стали укладывать спать. Священник спрашивает у матушки, где меня положат. “А с Альбертом в комнате”. Отвели меня в полусарайное помещение. “Заходи, – говорит матушка, – там Альберт, ложись на любую кровать”. Практически впихивают меня в комнатушку и закрывают дверь. Маленькая комната, четыре на четыре метра. Четыре кровати. Темно, через окно только луч фонаря падает на кровать. На одной из кроватей, вроде бы, лежит нечто. Но слишком маленькое, что бы быть человеком. Но другие кровати пустые. Тогда где же Альберт? Присматриваюсь в странной кровати. Свернулся калачиком? Едва ли, совсем маленький горбик под одеялом. Тут я начинаю вспоминать слова священника о том, что их община старается помогать старикам и калекам. Так может, это человек без рук и ног? Ещё внимательнее всматриваюсь на кровати, хоть убей не могу различить кто там может лежать. Ладно. Кое-как, бочком пробрался к кровати, на которую падал свет, и которая была точно пуста, улёгся под одеяло, прислушался. В абсолютной тишине не было слышно ничьего дыхания. В голову начинают лезть уже совсем другие мысли. “А если Альберт – это не человек, а дух? Или призрак? А может...” Мои размышления касательно природы Альберта были развеяны открывшейся дверью и, собственно, самим вошедшим Альбертом. Беззвучно посмеявшись и вздохнув с облегчением, я уснул. Снилась Лета.
Когда я проснулся другие уже давно работали, было около половины десятого. Спросил у матушки чем могу помочь, она послала меня в рощицу собирать груши для пирога. Минут за двадцать управился, попрощался. Священник ещё не выходил из келии, как мне сказали, он каждый день до полудня молился; попросив передать ему мою благодарность ушёл оттуда. Вернусь ещё, чую левой пяткой...
Так вот. Довольный. Сытый. С миром на душе, водой в рюкзаке и отличным посохом из шиповника я неспешно топал по дороге, радуясь всему. Часа через пол дошёл до трассы, очень скоро нашёл отличнейшую позицию. И, как водится, застрял там минут на сорок - час. И посох сломал. Когда от скуки я отошёл от трассы к дереву, за новым посохом и новым флагштоком для банданы, преисполненный тяжёлых мыслей после сна о Лете, обратил внимание на остановившийся чуть впереди меня на обочине жук. “Может, подойти?”, – лениво подумал, и в тот же миг машина сама сдала назад и подъехала ко мне. Так мы поехали в Симферополь.
За рулём оказался невероятно интересный человек. Сколотивший во времена суровых 90-х приличное состояние, но не в состоянии найти себя, он пришёл в церковь. Как результат, отказ от всего лишнего и ненужного и...проклятье, да он один из счастливейших людей, которых я видел. Разговор был очень интересный, человек был умён и начитан. Подарил мне икону. Довёз меня до трассы Симферополь – Красноперекопск, примерно до того места, где я ночевал, на чём ему и спасибо.
Ещё в начале путешествия у меня было странное опасение к двум частям дороги: к пути из Киева в Чернигов и к окрестностям Симферополя. Как оказалось, небезосновательно. Поймался в ловушку. (Уроборос, кстати, был). На трассе застрял часа на два. Лишь когда на троллейбусе зайцем добрался до развилки на аэропорт, а потом на попутке ещё километр проехал до развилки на Евпаторию, машины стали останавливаться. И буквально через минут 15-20 меня подобрал дальнобойщик, который ехал, как оказалось, в Одессу! Радости моей не было предела.
Дальнобойщик оказался хорошим, квасом поил, о семье рассказывал. К вечерним сумеркам добрались до Херсона, оттуда – в Николаев. Как раз в то время, после наступления темноты, водитель начинал всё чаще и чаще зевать. Ощущения невероятные, когда едешь по трассе с зевающим водителем, который, как бы невзначай, сообщает, что уже двое суток не спал. И когда он высадил меня на заправке окружной трассы Николаева, собираясь спать, я был искренне рад.
Итого. Августовский Уроборос. Около одиннадцати вечера. Заправка. И как-то мне совсем не хотелось ночью ловить машину, собирался остаться где-то на заправке подремать до рассвета (или в поле рядом), и отправиться дальше. Выпил чая. Познакомился с заправочными шлюхами (страшные, такие, как в книжках пишут. Мне потом о них водитель рассказывал, что бы спать с ними – свет выключают в кабине, и представляют, кто сердцу мил). И собирался уже уходить место для ночлега искать, как в заправочный магазин вошла новая группка дальнобойщиков, с которыми разговорился, и которые посоветовали подходить к останавливающимся на заправке машинам, так как почти все на этой трассе едут в Одессу. Ну, делать нечего, знак – так знак. Пошёл искать машину. Подошёл к одному. Ко второму. К третьему. Машины кончились, пошёл постоять на трассе. Подъехал новая фура. Я к ней подхожу, а водитель выпрыгивает, и идёт в кафе. Ну, ладно, думаю, подожду. Смотрю, а рядом фургончик синий стоит, с женщиной за рулём. Я к ней подхожу, спрашиваю: “Вы, случайно, в Одессу едете?” Нет, не в Одессу. И ладно, жду водителя дальше. Вдруг ко мне подходит вот та вот женщина-из-фургончика и спрашивает, не знаю ли я где здесь трасса на Киев. “Так вы в Киев едите?!” – “Нет, в Белоруссию” – “Так ещё и по Е-95?! //Мой город находится на этой трассе// Ну конечно же, я знаю дорогу! А можно с вами? У меня и карта есть! А я путешественник. вам много историй интересных расскажу, что бы не уснули. А, да нет, я магистр истории, что вы, какой бродяга”. Оказалось, что ехала женщина не одна, а с дочкой-первокурсницей. Дочка на программиста учится. Но робкая какая-то, молчала постоянно. Так вот. Уломал я их меня взять. И я не знаю, отчего моя радость была большей: то ли от того, что из-под Николаева доберусь сразу домой, то ли от того что ехать мы должны были через Кировоград.
Дорога была отвратительная: хоть и пустая, но не разогнаться, вся в щент разбитая. Водительница и её дочь постоянно молчали, разговаривать не хотели. Однако круг замкнулся, и ровно через четыре года, так же, около часа ночи я въехал в границы Города Янтаря. Хоть и проехали всего по окружной... У меня действительно был невероятный соблазн попросить меня там высадить, и вдоволь ночью находиться по любимому городу, а утром...ну, до утра там нужно было бы ещё дожить. Однако, от идеи отказался: времени у меня оставалось всего два дня. (Хотя, сейчас понимаю, что спокойно мог бы ту пятничную ночь и субботы провести в городе, и за воскресение добраться домой).
Итак, поздоровавшись с Городом, мы поехали дальше. Проезжали через черкасское водохранилище. Несколькикилометровый мост в рассветных сумерках: то, что нужно! А ещё через пару часов мы добрались до Борисполя. Водитель давно уже хотела спать, но как-то держалась. В итоге, сославшись на то, что не может спать с кем-то чужим в машине, высадила меня. А я ступил, и не предложил поспать на обочине, так как сам невероятно хотел спать, и отключился бы сразу же.
Так, или иначе, но южные пейзажи сменились родными полесскими, утренняя прохлада бодрила, а с Неба, что бы не скучал, проморосил короткий дождик. Быстро поймал фуру, которая довезла меня до Броваров. Около часа я топал по городу, выходя на, непосредственно, трассу. Дошёл до отличной позиции: обочина, за поворотом и развязкой, перед спуском с горки...и попал в ловушку. Застрял там часа на два. Не останавливался совсем никто. И это уже на том отрезке пути, где через сотню километров по-прямой – мой город, и кроме него и дальше по трассе – ехать просто некуда. Стоял я, стоял, пока не понял, что очень хочу спать.
И пошёл к обочине, спустился вниз (там был крутой спуск), к полю, и улёгся под одиноким тополем. Запах разнотравья буквально ударил мне в голову. Невероятное чувство свободы: Небо, поле, ни единого человека вокруг, и лишь где-то сверху приглушённый гул машин. Когда я проснулся, паучок надо мной сплёл паутинку. Осторожно вылез я из-под неё и вернулся на трассу. Таким отдохнувшим, как за эти пару часов сна, я не был уже очень давно.
Машину поймал часа через пол. Дальнобойщик был весёлый, бывший криминальный авторитет, убеждённый русофил. Рассказывал мне о том, что название “Украина” было придумано поляками-сепаратистами в 17м веке. “В летописи 12-го века впервые назва...” – “Фальсифицировали”. И украинского языка нет. Потому что в русском “бумага” от старославянского “бамага”, а в украинском – “папір”, от греческого. Я не стал его шокировать теми же названиями месяцев, в русском языке позаимствованными из латыни.
Довёз он меня до 40 километров до дома. Там я как-то быстро поймал машину, небольшой микроавтобус, который и вернул меня в город Зверя.
Знаете, Зрители, у меня уже давно есть традиция: о любом путешествии судить не по тому, как оно проходило, а по тому, как оно изменило тебя. И, судя по тому, что сны о том как время преобразовывается в расстояние не оканчиваются до сих пор, изменило. И гораздо глубже, чем казалось.
суббота, 11 августа 2012
С каждым рассветом я ощущаю её всё явственней. С каждым завязывающимся узелком на Нити. С каждым новым сном.
Сомнений быть не может: моя Осень в этом году начинается 20го августа. 9 дней и 10 ночей до начала. И я рад этому.
А ещё я скоро умру. Это я чувствую так же точно, как и пришествие Осени. Всё становится на свои места, Мир, дорогой мой брат. И я рад этому.
пятница, 03 августа 2012
Бессонная ночь, молчаливое приветствие Солнца, завтрак сушёными грибами. Очередная поездка по городу без тормозов, очередная попытка собрать воедино фрагменты мозаики. Очередная попытка вспомнить. Всё как обычно.
И только одно изменилось.
Уже третий день, как начался Конец Света.
вторник, 08 мая 2012
Я — меняюсь. Я вижу, чувствую, ощущаю течение времени, но почти не подвластен ему. Это один из первых даров Судьбы -- мне.
Я помню всё. (увы)
Я помню то, что было вчера хуже, чем то, что было семь лет назад, Птица, но при этом вижу не прошлое, а будущее. Оно ведь повторяется, идёт по спирали, -- всё. Одним из наиболее важных и жёстких для меня вопросом есть меняются ли люди. "Нет", -- ответит Волк, твёрдо убеждённый в том, что "каждому -- своё". "Меняются", -- ответит Лис, ведь он единственный из меня, кто верит в чудо. Не так. Кто ждёт чуда. Но разве это -- правда?
Я -- баловень Судьбы. Её любимчик. Воспитанник, оберегаемый и одариваемый для того, что бы однажды совершить то, для чего был рождён. Быть полнейшим раздолбаем, забивавшим всё, что только можно на учёбу, и получать повышенную стипендию? Пренебрегать тренировками, практиками и ритуалами, но оставаться достойным магом? Говорить и писать витиевато, спутано, беспорядочно и тихо, но в моменты, когда всего одно Слово может перевернуть всё с ног на голову -- знать это Слово, и уметь его произнести? Быть законченным аскетом и автосадистом, но мучить и причинять боль другим? Раз за разом втаптывать в грязь те чудесные дары, что столь редки в нашей жизни, и, не смотря на это, вновь и вновь получать их? Я знаю как.
Нужно всего лишь не наступать на трещины в асфальте и переступать через вторую и предпоследнюю ступеньки на каждой лестнице. Проводить бессонную ночь после каждого поступка, который считаешь ошибкой. Раз в год в одно и то же время возвращаться в одно и то же место, не смотря ни на что. Путешествовать по карте. Каждый раз перед тем, как уснуть произносить "спокойной ночи, Мир". Здороваться со всеми бездомными собаками на своём пути.
понедельник, 07 мая 2012
Не плачь: мы будем преданы проклёнам и Забвенью
Уже Слепая Свора взяла след.
И лишь отчаянье и горькое презренье
Озвучат Миру наш ответ.
Ты обречённое дитя, разбитое о камни пустоверья,
Я -- идиот, идущий по своим следам неверя --
Лишь серый скорбный ветер нам судья.
Но друг, скажи, прошу, когда
Придёт нам время отворить уста
И первое за век промолвить Слово?..
суббота, 05 мая 2012
Я не люблю тебя.
И на твою судьбу мне, собственно, плевать. Я уважаю право каждого на ложь, на игру, на ошибки.
Когда-то ты светила мне, солнце. Сейчас -- нет; я в темноте, мне удобно и глубоко. А те твари, что живут здесь, на этом дне, понимают без слов: они просто не умеют говорить. И я не ощущаю потребности ни в твоём, ни в чьём-то ещё свете.
Именно за это я тебе благодарен. Ты порвала ещё одну нить, связывающую меня с Миром.